Всю жизнь мне нравилось быть «в оппозиции». Иногда это было принципиальное расхождение во взглядах с окружением, заканчивавшееся конфликтами. Но это было весело, потому что безопасно. Максимум, что могли сделать одноклассники — объявить бойкот, как со мной и случилось в первых классах общеобразовательной школы. Они не могли понять, что я получаю пятерки, а они — не выше тройки, просто потому, что учусь, а не для того, чтобы их оскорбить. Максимум, что могли сделать учителя и профессора за дискуссии — занизить оценки. Во взрослой жизни еще проще — если ты не подходишь работе, а она — тебе, можно свалить и найти другую.
Противоречия внешние, стилистические, типа подростковой привычки выглядеть вызывающе, меня тоже до сих пор увлекают. Играем в бренды — отлично. Один из первых стационарных G4 в Москве стал моим, и с тех пор много лет я сидела за Маками. Но когда за каждым соседним столиком в кафе стали надуваться от гордости люди с серебрянымикоробочками-светящимисяяблочками, я назло кондуктору перешла на PC. И оказалось, не проиграла — во многом для моих нынешних задач они лучше. Бонус — приятно видеть, с каким недоумением на меня смотрят обладатели модной Applовской продукции.
Быть в меньшинстве мне казалось смешным до 4 марта сего года. Когда я вышла из метро «Третьяковская», чтобы проголосовать на своем участке, минут 20-тья не могла сдвинуться с места — никогда не видела столько экскурсий в ГТГ. На площадке перед Макдональдсом стояли несколько групп подростков, каждая под руководством человека со списком, в сопровождении нескольких «загонщиков» — людей в черных вязаных шапках, черных кожаных куртках, с прокопченными жесткими лицами, до этого я таких видела в последние годы только раз — когда на Таганской площади разгоняли подпольные казино. На груди у «вожатых» висели синие таблички с буквой W — потом мне объяснили, что это эмблема составлена из первых букв имени Vладимир Vладимирович. Я рассматривала пацанов и девчонок — и не скажу, что всех их можно назвать гопотой. Чего ради они согласились стать частью стада — за возможность съездить в центр города? За 500 рублей? Как же хреново они живут, если не могут сами столько заработать, сами собой распоряжаться, и неужели они не понимают, что только что обрекли себя еще на шесть лет такой отстойной жизни?
Видимо, не понимают. Не потому, что молодые, — взрослые тоже не всегда осознают, насколько их жизнь зависит от политики. В любимом мной фильме «Кайман» Нанни Моретти главный герой, личность творческая, итальянский режиссер фильмов категории В, находящийся в финансовом и творческом кризисе, хватается за первый предложенный сценарий. Уже после начала подготовки к съемкам он осознает, что сценарий — жесткая критика Берлускони. И всячески старается закамуфлировать это, стирая малейшие намеки на сходство с реальностью. До самого конца — фильма и своего собственного. Только потеряв все, квартиру, съемочную студию, актеров, продюсеров, жену и детей, он понимает, что снимать надо было именно про Берлускони.
Нашему «большинству» терять нечего, но им последовательно втюхивали гордость за великую нацию. Только причины для гордости были какие-то«чужие»: успехи российских спортсменов или стихи Пушкина — все это сделано либо чьими-тотренированными ногами-руками, либо несколько веков назад. Ксенофобия — апофатическое доказательство своего превосходства. И вот нашелся идеальный лозунг, появившийся после выборов: «Уважайте мнение большинства!». Он ловко дергает за потаенную струнку в душе каждого неудовлетворенного своей жизнью — да, мое мнение достойно уважения.
«Большинство» при этом сомнительно — фальсификация выборов намного обширней, чем мошенничество с «каруселями», вбросамии т. д. Фальсификация началась много раньше — с несоразмерности масштабов избирательных кампаний. Когда в распоряжении одной партии центральные телеканалы и госбюджет — этому нечего противопоставить.
Соловьев, поздравим гражданина соврамши, обрывает несообразные мнения из зала: «У нас демократическая страна, давайте уважать мнение большинства!» За Гитлера тоже голосовало большинство — но достойно ли это мнение уважения?
В моей жизни наступил тот момент, когда мне разонравилось быть меньшинством, быть в оппозиции. Это так называемое «большинство» претендует на абсолют, оно влезет в личную жизнь, в работу, в семью, в свободное время, в трусы и в кошелек. Не будет возможности в одном смириться, а в другом — оттянуться. Валить из страны, как предлагает меньшинство из меньшинства — не вариант. Для меня, по крайней мере, я слишком люблю то, что у меня есть здесь, чтобы от этого отказаться. Оставить семью, друзей, язык, прошлое — ради того, чтобы потратить оставшуюся жизнь на переписывание своего сознания?
Что же делать? Да, нужно ходить на митинги. Много ответственных причин делать это вам расскажеткто-нибудьдругой, мне на эти митинги именно что нравится ходить — как будто живешь в окружении множества исключительно добрых и интересных людей. Митинг даже может стать официально разрешенной формой «антинародных гуляний» интеллигенции. А как выйдешь с митинга — оказываешься снова там, где на самом деле живешь.
Будни гасят любой социальный драйв, не имеющий долгосрочного плана. Мы профукали энергию распада СССР лет за десять, украинцы растратили свой оранжевый Вудсток еще быстрее. Проблема в том, что долгосрочных планов и их выполнения требовать от властей, которым не веришь — абсурдно. Наша демократическая власть будет делать то, что нужно большинству, меньшинству придется с этим соглашаться в течение 6 лет. Только лишь наскоком уличного протеста, выявлением фальсификаций в фальсифицированных судах — не изменить расклада. Я думаю, эти 6 лет даны нам на то, чтобы стать большинством. Не в том смысле, чтобы подчиниться, а в том — чтобы переубедить.
«Народ имеет ту власть, которую он заслужил» — я сомневаюсь. Мальчишки и девчонки, которых я видела загнанными в отары на Третьяковке, этот «народ», — не причина, а скорее, следствие той власти, которая нас имеет. У них просто не было шанса быть лучше. У нас есть шанс доказать им, что они не быдло. Не знаю, как именно, но мы должны сделать это, чтобы стать большинством.
